Годам к сорока пяти господин Демье, уже считавшийся большим художником, начал слепнуть.
Узнал о своей болезни он следующим образом. Как-то раз, вернувшись домой ранним вечером, госпожа Демье, особа, сперва родившая ему сына, и только потом ставшая молодой женой, застала его выбирающим цвет для закатного фона.
- Ох, Александра, я не могу, это какой-то кошмар, - заключил он, не оборачиваясь к ней. - Я никак не могу подобрать нужный цвет.
- Ах, Оноре, вечно ты со своими проблемами! - ответила она, ровно так же как отвечала последние пару месяцев. - Ты же видишь, что закат красный.
- Милая моя! - возмущённо ответил Оноре, поворачиваясь к ней и поднимая палитру, на которой было семь различных красных цветов, - типов красного цвета так много, что я бы замучался их перечислять!
- Ой, так выбери любой, они все красивые. - пожала плечами Александра и начала переодеваться.
Пока она снимала верхнее рабочее платье, Оноре отвернулся и продолжал:
- Красивые-то красивые, но правильный только один.
- Оноре, в последнее время ты слишком много ворчишь.
Господил Демье хотел что-то ответить, но не стал. Повернувшись, он посмотрел как Александра, полураздетая, уходит в дальние комнаты. Она была очень довольна победой в коротком споре и теперь собиралась немного отдохнуть после работы. Он же задумался. В самом деле, последние пару месяцев он ужасно уставал и был постоянно всем недоволен: и своими работами, и погодой, и манерами жены, так и не бросившей работу швеи. Закрыв глаза и сев в глубокое кресло напротив окна, залитого оранжево-красным закатом, он задумался. Через мгновение он понял, что у него болит голова, и болит уже не первый день, а может быть даже и целый месяц. Немного посидев, потом поднявшись, тщательно вымыв палитру и промыв кисти, завесив холст тканью и закрыв окно шторой, господин Демье поднялся к себе в спальню и лёг на кровать, надеясь выспаться. Выспаться ему не удалось.

Поднявшись утром, он ощутил себя в том же дурном настроении, что и вчера. Голова и правда болела. Внизу на кухне звенела посудой Александра. Оноре не спеша поднялся, оделся, заправил кровать и спустился вниз. Его жена ходила по кухне, держа в руках маленького сына, которого кормила, и в то же время помешивала горячий суп, расставляла тарелки и сыпала в чайник какие-то травы. Оноре хотел что-то сказать, но промолчал. Жена его, увидев что он спустился, улыбнулась, после чего продолжила свой сложный танец. До воскресной службы оставалось ещё больше часа, поэтому можно было не торопиться. После службы, решил Демье, надо будет обязательно зайти к врачу. Он наверняка что-то посоветует. Демье закрыл глаза и задумался. В воображении его плыло закатное солнце в рубиново-красных облаках. Волны облаков накатывали на него и понемногу уносили головную боль. Восточное небо темнело и становилось прозрачным, через него просвечивала растущая луна, а солнце медленно тонуло. Звякнув особенно громко, Александра выругалась, и солнце пропало. Демье открыл глаза и почувствовал, как голову сдавило.
После службы, просидев полчаса в тёмном храме и надышавшись тяжёлыми благовониями, он понял, что ему стало только хуже. Они с женой шли по широкой улице, залитой тёмной красно-коричневой глиной, которую перемешивали лошадиные ноги и широкие колёса. Оноре недовольно щурился на солнце, а Александра смотрела по сторонам, разглядывая витрины магазинов. Они нечасто выбирались в город, и хотя повод был нерадостный: им надо было дойти до врача, настроение у неё было таким, будто они снова, как много месяцев назад, пошли на свидание. "В конце концов, - думала она, - какая разница, где посидеть, в кафе или в кабинете? И так и там много новых впечатлений". Оноре видел радужное настроение супруги, и это ещё больше портило его собственное, хотя он и старался это не показывать. "Ей-то никуда не надо" - думал он и время от времени пытался представить, как вечером снова станет у открытого окна и будет рисовать закат. Сегодня это представлялось очень сложно. Вместо сюжета картины виделось как он пьёт таблетки и лежит на диване, как его укачивает и как хочется поскорее уснуть. Очень хотелось лечь тут же на землю, свернуться и закрыть глаза. Но об этом он старался не думать.

Врач осматривал его очень долго. Светил в глаза отражением от свечи, разглядывал нос и уши. Александра ходила по кабинету, пока врач сидел над её мужем, и рассматривала полки, где стояли во множестве книги, модели костей, деревянные кораблики, часы и таблички.
- А это что - компас? - спрашивала она, подходя к очередному шкафу.
- Да, - не глядя отвечал врач
- Ой, мой двоюродный дядя был моряком, он часто выходил в море. Время от времени он заявлялся к нам в гости. Если это было после плавания, он сыпал всякими угощениями, а если сразу перед плаванием - то, как правило, просил в долг. Он был не бог весть каким моряком, но всюду к месту или не к месту вставлял какие-то морские цитаты. Даже во время молитвы, когда мы говорили "перст указующий" - он специально вставлял "компас указующий".
Врач делал вид что хмыкнул, Александра продолжала говорить, Оноре следил за шариком, который то подносили ему к носу, то отодвигали.
- Боюсь, это - прогрессирующая слепота, - заключил врач. Вы начинаете хуже видеть, и чтобы разглядеть хоть что-то сильно напрягаете глаза. Вам надо смотреть поменьше.
- В смысле, поменьше? - не понял Оноре.
- Знаете, каждому Богом отведено разное количество всего, - пояснил врач. Представьте себе большой котёл с едой. Огромный котёл, полный телятины, картофеля и шоколада. Это - то количество еды, которое человек съест за свою жизнь. Чем меньше мы едим, чем дольше расходуем этот котёл, тем дольше в итоге сможем прожить. Поэтому нам так помогает голодовка.
Демье скривил рот, но спорить не стал. Александре, впрочем, эта мысль очень понравилась.
- Это потому постящийся здоровее других и дольше проживёт? Это потому что он мало ест? Для этого пост и сделали?
- Да-да, именно. Со зрением ровно так же. Бог дал вам увидеть сколько-то всего, и чем больше вы видите, тем меньше у вас остаётся. Если закрывать глаза на какое-то время, то можно продлить своё зрение на большее время.
- Но как мне рисовать?! - возмутился Оноре
- Если хотите что-то видеть, я бы посоветовал вам оставить это занятие.
- Но... - хотел возразить он, но врач не дал договорить
- Вы и так уже большой художник. Если вы ослепнете совсем, то точно ничего больше не нарисуете. А так вы сможете ещё хоть что-то видеть.
Александра наклонилась над сидящим мужем и обняла его, прошептав "всё будет хорошо".
"Ничего не будет хорошо" - хотел ответить Оноре, но промолчал.
- Итак, купите в аптеке плотную кожаную повязку, носите двадцать два часа в сутки. На ночь лучше не снимать, по крайней мере пока не научитесь спать плотно зажмурив глаза. Шёлковая ночная повязка, кстати, тоже подойдёт. От головной боли принимайте спиртовой раствор кокаина, три капли разводите в ста граммах воды, мерный стакан можно купить в аптеке внизу. Там же возьмите трость. И если почувствуете, что вам становится хуже - приходите снова.
- Хорошо, спасибо доктор, - пробубнил Оноре.

Выходя от врача, они заглянули в аптеку. Александра уговорила мужа сразу надеть повязку, и теперь вела его под руку. Господин Демье чувствовал себя очень неприятно. Ужасное чувство беспомощности, когда он не видел ничего вокруг и не мог ни на что опереться кроме плеча жены, накладывалось на странное ощущение пустоты, возникшее после разговора с врачом. Голова болела особенно сильно, но на это уже никто не обращал внимания.
Прийдя домой и сев в глубокое кресло, господин Демье впервые понял, что не может определить, где находится. Вчера, сидя здесь же, он смотрел на закат. Сейчас его глаза были плотно закрыты, так что он не мог ощутить ни окна напротив, ни холста сбоку, ни шкафов с художественными инструментами. Он пытался на ощупь определить, из какого материала сделано кресло, и не мог. Он хотел понять, светит ли солнце, пытаясь уловить теплый луч из окна, но не мог. У него даже не получалось оценить время, хотя последние годы его распорядок жизни был очень последователен. Было невозможно понять, сколько уже прошло времени с момента его возвращения домой. Оноре попытался про себя досчитать до тысячи, но сбился почти сразу. Когда Александра вернулась домой с лекарствами, она застала мужа в слезах. Господин Демье плакал впервые за много-много лет. Весь вечер она развлекала его рассказами о своих родственниках, о том как она болела и как болели её братья. Оноре кивал, молчал и совершенно ничего не слушал.

Они договорились снимать повязку незадолго перед закатом. Приходя с работы, Александра открывала глаза своего мужа. Протирала его лицо и шла готовить ужин. Демье же садился за холст и приступал к работе. Перед ним был ярко-алый закат, и он проводил долгие минуты, смешивая цвета, чтобы получить тот, который был бы похож на настоящий.
Зрение уходшалось стремительно. Вид из окна, на который до болезни было потрачено три месяца, был закончен за неделю. Ещё за полторы недели был написал двойной портрет его жены, поющей в обнимку с сиделкой для их маленького сына. Ангельский вид поющих до того растрогал художника, что в последний день он не мог сдержать слёз. Он, впрочем, говорил что на самом деле глаза слезились из-за болезни. Каждый раз как он открывал глаза, он видел мир всё тусклее и тусклее, так что через месяц он перестал рисовать красками, и пользовался только карандашом. Два часа рисования пролетало очень быстро. Когда солнце задилось, жена заходила к нему, помогала собирать материалы, в сумерках они складывали рисунки. Она помогала надеть шёлковую повязку на глаза и шли ужинать. Ужинали они в полной темноте, после чего отправлялись спать. Александра провожала мужа до своей спальни, аккуратно складывала одежду и ложилась рядышком. Оноре ещё долго лежал неподвижно и проводил в своей голове контуры всадника, которого хотел, но так и не успел дорисовать. Приходило утро и встречало его в кровати. Непривыкший лежать долго, он поднимался, но никуда не мог пойти и сидел на одном месте. Александра звенела чем-то на кухне, мальчик время от времени начинал реветь и так же внезапно переставал. Без пятнацати десять, уходя на работу, она поднимала его с кровати, помогала одеться и спуститься на кухню, где он должен был ближайшие полдня просидеть у окна, принимая солнечный свет. Вечером, приходя с работы, она же снимала повязку. В промежутке между этими двумя точками Оноре был предоставлен сам себе. Он молча сидел и обдумывал слова врача, слова жены, слова сиделки и кухарки, вспоминал прошлое и пытался досчитать до тысячи. Так проходило полдня, потом приходила кухарка и готовила ему питательное блюдо из моркови. Потом уходила - и мысли продолжались.

Распорядок дня, установленный по наставлениям врача, был неудобен для всех, но в желании успеть сделать как можно больше всего Оноре соблюдал его с завидной точностью, что ему, впрочем, не помогло. Как и ожидалось, спустя полтора месяца после начала болезни, в очередной раз сняв повязку, Демье не увидел ничего.