Выставку открывал цикл из шести Наяд. Александра каждый день уходила утром встречать гостей, Оноре оставался дома несмотря на все уговоры. К вечеру когда его жена возвращалась, а сиделка приходила с мальчиком, они сидели в зале и слушали рассказы о выставке. Оноре с удовольствием слушал, как десятки людей ходят по залам. О выставке узнал даже местный епископ. Он четверть часа простоял перед "Наядами", а уезжая сказал Александре: "Так в слепоте явно проявляет себя Божья милость". Она передала мужу слова про "Божью милость", убрав, конечно, слепоту.
К окончанию первой недели на выставке оказался необычный гость. Он прошёлся по галерее туда-сюда, не особо всматриваясь в картины. Посмотрел на ценники, покачал головой, а после направился прямиком к хозяйке выставки.
- Здравствуйте, моя фамилия Грассман, меня очень впечатлили эти картины. Могу я поговорить с вашим мужем?
- Конечно, а чем вам мог бы помочь мой муж?
- Я работаю над новой методикой избавления от слепоты.

Оноре согласился на операцию даже не выслушав условий. Александра, в общем, тоже была не против попробовать, но рассказать условия всё же попросила. Доктор начал объяснять свою теорию, которая заключалась в том, что в организме все жидкости должны быть в балансе, и если баланс нарушается, то возникают проблемы.
- Например, кровь тёмная, и если в мозгу слишком много крови, то и человеку становится темно. Мы просверлим крохотное отверстие в голове и тонкой стеклянной трубочкой уберём излишки крови, после чего мозгу станет легче, а значит и светлей.
- Я согласен, - снова повторил Оноре.
Александра из объяснений ничего не поняла, но решив что хуже не станет, согласилась тоже. Тем же вечером врач прислал своих помощников, которые перенесли Оноре в повозку и увезли из города. Александра осталась одна: сидеть с мальчиком, следить за выставкой и ухаживать за домом.

Спустя шесть дней, в последний день работы выставки, когда каждую из висевших картин уже был найден покупатель, и в кармане у Александры уже был список, куда какая отправится - в аббатство ли, в дом старого друга или в кабинет заместителя мэра города - в нескольких домах от здания выставки, там где улица поворачивает за угол, показалась большая толпа репортёров. Толпа вилась и гудела, медленно перемещаясь вдоль улицы. В центре её медленно и степенно вышагивал Оноре Демье собственной персоной, с тяжёлой тростью, в очках коричневого стекла и широкополой шляпе. За ним шёл доктор с двумя помощниками, он что-то говорил одним, покрикивал на других.
Не сходя со своего места, Александра следила за их перемещением. Толпа подошла к ступенькам выставочного зала и расступилась, Оноре подошёл в ступенькам, немного отдышавшись поднялся на первую, затем вторую, преодолев все семь повернулся в репортёрам и те защёлкали камерами. Он открыл широкие двери, шагнул в зал и оказался лицом к лицу с "Наядами".
Репортёры щёлкали и шуршали без остановки, доктор вещал что-то со значительным выражением лица, а Оноре неподвижно стоял и смотрел на свои картины. Это были шесть силуэтов разных цветов, цвета травы и закатного солнца, голубого неба и рыжего огня. Силуэты были похожи один на другой, но отличались характерами. Один пытался выпрыгнуть из холста, другой игриво танцевал, третий печально свернулся, и все они создавали впечателние чего-то живого и дышащего, хотя и напоминающего человеческую фигуру, и в то же время бесконечно от неё далёкую.
Репортёры разошлись по залам, сделали ещё несколько зарисовок и записей, после чего разошлись. Грассман увёл их куда-то далеко, так что их голоса уже затихли, а Оноре стоял и стоял. Александра подошла к нему и взяла за руку.
- Я именно так их себе и представлял, - единственное что он смог произнести.
- Я так рада, что ты вернулся, - ответила она и прижалась к нему.

Три месяца спустя Оноре снова работал в своём кабинете.
Врач запросил за лечение полторы тысячи франков, и хотя продав пару картин эту сумму удалось выплатить, денег всё равно было маловато, так что работать приходилось так же много, как раньше.
Оноре мучился уже несколько недель. Внутри него до сих пор жило впечатление от увиденных им картин, и больше всего на свете ему хотелось бы сейчас снова создать что-то столь же впечатляющее. Ну или если не столь же - то хотя бы передать впечатление от того, что он видел перед собой.
Перед ним был закат. Краснеющее солнце медленно опускалось в мелкие барашки туч, в небе носились сизые вечерние птицы, гоняющиеся за мошкарой. Мир собирался ко сну после трудного дня, отдыхал, расслаблялся, и именно это ощущение Оноре никак не мог перенести на бумагу. Он подбирал то один оттенок, то другой, выстраивал композицию десятком различных способов, но ничего кроме краснеющего солнца не изображалось. В раздражении он хотел было швырнуть кисти на пол, но всё же передумал, аккуратно положил их на тряпочку у мольберта, сел в глубокое кресло и закрыл лицо руками.
Двери шумно открылись, в дом вошла Александра. Разулась, прошагала через кабинет на кухню, положила свёрток с продуктами, вернулась в прихожую, сняла плащ. Вернулась в кабинет, взглянула на мучения мужа и прошла дальше в коридор, где сняла верхнее платье и под тяжёлым взглядом Оноре отправилась в спальню переодеваться.
- Как ты можешь ходить по дому в таком виде? - наконец, спросил он, до сих пор раздражённый неудачным рисунком
- Ах, Оноре, было бы о чём переживать. - ответила она из спальни, шурша одеждой. - Меня видел раздетой, наверное, весь город, даже в мэрии висит мой портрет.
Недовольно поворчав, Оноре поднялся и снова встал за мольберт. В ту же минуту солнце бросило последний алый луч и скрылось за густым облаком. Оноре вздохнул, собрал кисти, аккуратно промыл их и отправился на кухню.
У них было несколько минут пока сиделка не вернётся с их сыном, и они проводили его за кухонным столом, перекусывая вином и бутербродами с сыром.
- Я не знаю, честно говоря, что мне делать, - жаловался Оноре. - Я пытаюсь передать ощущение, которое я вижу, но получается что-то совершенно бездушное.
Александра слушала и кивала.
- Что-то совершенно плоское и не яркое, - проодлжал он, - вещи вроде те же, краски вроде те же. Цвета подходят друг к другу, но чего-то не хватает.
- Может быть, не хватает твоего настроения?
- Да какое там настроение... То настроение было уникальным, единственным и неповторимым. Его уже не вернуть, сколько ни сиди с закрытыми глазами.
- Но ты-то остался. Если ты делал это раньше, значит и сейчас способен. Ты просто попал в те условия, в которых почувствовал какую-то новую часть себя.
- Так условия изменились, а значит и я изменился.
- Нет, конечно нет. Люди не меняются, а значит и ты не изменился. Внутри тебя всё ещё сидит что-то, заставляющее тебя искать что-то хорошее, а значит скоро ты это найдёшь.
- Не знаю, не знаю, - грустно сказал он. - Мне кажется, то, что я сделал когда-то, уже не повторить.
За дверью раздались шаги и детский плач. Александра поднялась, подошла к мужу, обхватила его голову руками и прижала к себе.
- Ах, Оноре, не переживай. Всё будет хорошо.
"Ничего уже не будет хорошо" - хотел ответить Оноре, но промолчал.


{jcomments off}{jcomments on}